— Но вы не оставляйте без внимания мою Огнеупорию, — прошу я. — У них темп жизни стремительный. Они догонят вас очень скоро, надо следить беспрерывно. И пошлите туда бывалого старого астродипломата, не зеленого новичка…
Пауза.
Граве смотрит на меня с удивлением, потом говорит раздельно:
— Огнеупория давным-давно полноправный член Звёздной федерации.
— ?!
— Когда же?
Но тут же все объясняется. И случайно объясняется наглядно.
За спиной раздаются сдавленные крики, частый стук, трещат электрические разряды. Оборачиваюсь. Бордовая кабина, что стояла рядом с моей зеленой, содрогается, гремит, из-под двери течёт вода. Техник, выругав “эту проклятую дряхлую аппаратуру”, рывком вырубает ток. Двери кабины распахиваются, вываливается разбитый бак, в нём, задыхаясь, бьётся земноводное. Задыхается, но выпученными глазами смотрит на заднюю стенку кабины, вернее, не на стенку — её нет. За кабиной овальный экран. Я узнаю его с первого взгляда, точно такой я видел на Полигоне Здарга у бойких физиков.
— УММПП? — спрашиваю горестно.
Граве кивает утвердительно.
— Она самая: универсальная машина моделирования произвольных параметров. “Если-машиной” прозвали её наши студенты.
Машина! Моделирующая! И высчитывающая, “что будет, если…”. И показывающая… “что будет, если…” на экране. Значит, никуда я не летал, не ввинчивался и не вывинчивался, сидел в кабине, погруженный в гипнотический транс, рассматривал на экране условного противника, принимал решения, видел их условно-мнимые результаты, вычисленные и смоделированные машиной.
Но воображал, что это мир подлинный. Волновался, жалел, ненавидел, проклинал, вмешивался, возлагал надежды на тени, мелькавшие на экране. Голову ломал, клял себя, раскаивался!
— Тьфу!
Испарилась вся радость.
— Стало быть, это казус учебно-дипломатический? И нет никакой Огнеупории?
— Огнеупория есть, конечно, — возражает Граве. — Не могла же в твоём мозгу сама собой родиться невиданная страна. Как условие задачи тебе давались документальные фильмы, некогда снятые там космонавтами. На этом мотиве ты наигрывал вариации. А как же иначе? Разве можно послать на живую планету с учебной целью неопытного астродипломата? Все равно, что студенту-первокурснику поручить операцию на сердце. Огнеупория существует, тебя не было там.
И ещё один вопрос волновал меня. Но только через два дня я решился спросить у Граве:
— А почему мне поставили хорошую отметку? Ведь я же так и не нашёл решения. Сделал вывод, отказался от вывода, переговоры не начинал. Так и не знаю, как следовало действовать.
— Нам понравилась твоя непредвзятость, — сказал мой куратор. — Ты старался разобраться, не пришёл с готовой формулой. У нас ведь тоже нет единого мнения о перестройке планет. И в результате, как ни странно, ты всем угодил своей неудачей. Технику понравилось, что ты не забывал о сорока восьми неиспользованных массах, не отказался от них наотрез. А Лирик даже рад был, что ты зашёл в тупик. Он же доказывает, что чужие планеты не надо трогать. И с удовольствием ссылался на тебя на Диспуте.
— Ах Диспут продолжается? И обо мне говорят там? Гилик, где ты, Гилик? Скорее закажи информацию о Диспуте.
ДИСПУТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Опять на экране знакомый зал с баками, газовыми и жидкостными. И знакомое лицо на трибуне: пухлое, румяное, с седыми кудрями и холёной бородкой. Таким я запомнил земного Лирика, таким показывает мне анапод их звёздного Лирика.
— Признаюсь, без вдохновения слушал я темпераментные призывы нашего высокоученого докладчика, — так начал Их-Лирик. — Десять миллиардов светил, сверхгалактический материк, сверхдавления, сверхтяготение. И ради этого меня заставляют покинуть милые сердцу родные болота (Их-Лирик так и сказал “болота” — он был из болотных существ). А мне, извините, просто не хочется. И я первым делом думаю: “Нельзя ли обойтись?”
Как метко сказал докладчик: бывает развитие количественное, плоское — вширь и бывает качественное — ввысь и вглубь. Мне представляется, что наше прошлое и было количественным — недаром в докладе бренчало столько металлических цифр: миллиарды звёзд, 79 ступеней материи, 144 слоя сверхпространства. Все количества, все сногсшибательные цифры. А о качестве ни полслова.
И это не случайность. Это показатель того, что наша техницизированная культура, растекаясь и растекаясь по космосу, очень скромно продвинулась качественно. Вот наглядный пример: недавно в наш мир доставили экземпляр из числа аборигенов весьма отдалённой планеты, не входящей в Звёздную федерацию. (“Это я экземпляр? Спасибо, товарищ Лирик!”) Судя по техническому уровню, культура той планеты — почти первобытная (я поёжился). О суперсвете там не ведают, отрицают суперсвет, летают на четыре порядка медленнее световых лучей, не проникли даже в первый смежный слой подпространства. Но мы знакомились с этим экземпляром (опять!) и не ощутили большого разрыва (ага, не ощутили!). У него есть понятие о добре, о совести, о долге, о нравственности. Правда, он не умеет подавлять свои эмоциональные порывы ради долга, но разве мы сами безукоризненны? Разве нет у нас, у уважаемого докладчика, да и у меня тоже, самолюбия, самомнения, пристрастия, однобокости? Да, мы некорыстолюбивы. Но вещи у нас доступны, как воздух, нет интереса в вещах. Да, мы вежливы и уступчивы. Но ведь у нас нет повода для столкновений, мы давно забыли о войнах и насилии. Так в чём же, спрашиваю я, мы превосходим ту отсталую планету?
Цифрами, цифрами и только цифрами.
Так было, так предлагается на будущее. Не сто тысяч солнц, а сто миллионов, сто миллиардов. Не квадратные километры, а квадратные светогоды. Миллиарды, биллионы, триллионы, квадриллионы. Единицы с десятью, двадцатью, тридцатью нулями… Жуткое нашествие нулей.
А не привлекательнее ли противоположное: поменьше, да получше?
Пусть будет столько же планет и столько же сапиенсов, но давайте подумаем о качестве. Я хочу услышать на следующем совещании доклад о экспоненциальном росте благородства, о том, что любовь становится крепче на 0,7 процента ежегодно и на 1,5 процента красивее. О том, что сапиенсы стали счастливее на порядок. Счастливее у себя дома, а не в сомнительном обществе недоносков.
Короче, я предложил бы обойтись без Галактического Ядра.
Сразу послышался говорок Дятла. И на экране он появился. Знакомая поза: голова набок, ухо на плече. Прищурил левый глаз, потом правый. Чувствую: сейчас начнёт расковыривать Лирика.
— У меня частный вопрос, — начал Дятел голосом сладким, но преисполненным ехидства. — Скажите, у вас есть семья?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
